1917: прорыв совка
Mar. 11th, 2024 02:54 pmЭто начала марта 1917 года. Февральская революция. Мы живем в ней до сих пор.

На Невском в февральские дни 1917 года.
ПРОРЫВ
(продолжение)
Начало здесь: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/771086.html
Захватив С.-Петербург, февральская Масса стала тут же переделывать, переиначивать его «под себя», под свои понятия и нравы, под свою эстетику. И она сделала это. Масса создала свой Питер, оставив от прежнего города лишь оболочку. Первым делом она заплевала его своими любимыми семечками, вызывавшими дрожь отвращения у Бунина. Её стала распирать весёлая удаль пополам со зверством. Она громила кондитерские, выбрасывала в грязный снег белые булки и торты, и орала: «Хлеба!». Она ломала и опрокидывала трамваи, а городовым, пытавшимся её остановить, проламывала головы – а вокруг была разливанная радость освобождения. Походя убивала попавшихся на улице стариков-сановников, сладострастно глумилась над офицерами, отбирая у них оружие. Это очень быстро стало утончённым наслаждением толпы. Вскоре оно вылилось в антиофицерский геноцид в армии и на флоте. В сознании Массы офицер – «его благородие» – был символом, знаком ненавистного ей строя культуры и потому подлежал особому унижению. Отбирая у офицера шашку, Масса «ритуально» приканчивала, обезчещивала мiр, где ценилась честь. Ей самой было неведомо и чуждо это непонятное барское понятие. Масса – синоним количества, уравниловки и смешения, она не терпит дистанции, различий и уж тем более – чьё-то превосходство в качестве. Масса бурлила в берегах проспектов и чутко выделяла в себе инородные «тела», косилась на чистых и статных, на всех, на ком пока не было кумачёвой отметины «свой» (красный бант быстро стал знаком новой благонадёжности, принадлежности к стаду).
( Read more... )


На Невском в февральские дни 1917 года.
ПРОРЫВ
(продолжение)
Начало здесь: https://sergey-v-fomin.livejournal.com/771086.html
Захватив С.-Петербург, февральская Масса стала тут же переделывать, переиначивать его «под себя», под свои понятия и нравы, под свою эстетику. И она сделала это. Масса создала свой Питер, оставив от прежнего города лишь оболочку. Первым делом она заплевала его своими любимыми семечками, вызывавшими дрожь отвращения у Бунина. Её стала распирать весёлая удаль пополам со зверством. Она громила кондитерские, выбрасывала в грязный снег белые булки и торты, и орала: «Хлеба!». Она ломала и опрокидывала трамваи, а городовым, пытавшимся её остановить, проламывала головы – а вокруг была разливанная радость освобождения. Походя убивала попавшихся на улице стариков-сановников, сладострастно глумилась над офицерами, отбирая у них оружие. Это очень быстро стало утончённым наслаждением толпы. Вскоре оно вылилось в антиофицерский геноцид в армии и на флоте. В сознании Массы офицер – «его благородие» – был символом, знаком ненавистного ей строя культуры и потому подлежал особому унижению. Отбирая у офицера шашку, Масса «ритуально» приканчивала, обезчещивала мiр, где ценилась честь. Ей самой было неведомо и чуждо это непонятное барское понятие. Масса – синоним количества, уравниловки и смешения, она не терпит дистанции, различий и уж тем более – чьё-то превосходство в качестве. Масса бурлила в берегах проспектов и чутко выделяла в себе инородные «тела», косилась на чистых и статных, на всех, на ком пока не было кумачёвой отметины «свой» (красный бант быстро стал знаком новой благонадёжности, принадлежности к стаду).